8 № 3 (20), сентябрь 2009 года Проза
Вы чувствуете аромат цветущих дере-
вьев? Он плывет нам навстречу, как валкий
вальс, обволакивая ноздри, побуждая к крот-
кому удивлению.
В Гавани надежды деревья всегда в цве-
ту, словно всё в мире зависит от их цвете-
ния, обещающего прекрасные плоды. Видно,
в одном из своих странствий по свету Учи-
тель Мэн (372 — 289 гг. до н. э.) посадил-таки
здесь вечноцветущие саженцы. А они возьми
и приживись, наверное, от силы духа древ-
него философа, заложившего в этой гавани
канон конфуцианства. Историки утвержда-
ют, что почти полстолетия Мэн Кэ (он же
Мэн-Цзы) провел в странствиях и в перего-
ворах с китайскими правителями, стремясь
к созданию идеального утопического госу-
дарства. Человеку это по силам, поскольку
человек обладает врожденным добром и спо-
собностью творить его собственной волей.
Воля к созиданию у каждого своя. Она движи-
ма чувством справедливости и потребнос-
тью в человеколюбии, стремлении к знанию
и благонравию.
Зло и вытекающие из него болезни —
результат ошибок и деятельности лю-
дей, не умеющих следовать своей природе
и не способных огородить себя от вредно-
го внешнего влияния. Познай себя! Твое бы-
тие — в тебе! Только от тебя зависит, ка-
кие плоды принесет цветущее здесь дерево.
А поскольку на Корабле Эмигрантов немало
людей весьма образованных и ценящих вкус
философии древних, особенно их рецепты
самосохранения себя в этом мире, то на эту
маленькую гавань всегда возлагают боль-
шие надежды.
* * *
Должно надеяться на всё,
ибо нет ничего безнадежного.
Линь, поэт, философ, VIII век до н. э.
Света угасала, стала хрупкой, как тростник,
изображенный тонкой кисточкой на рисовой
бумаге. Лекарства, которые она принимала,
еще помогали, но окружающий мир уже при‑
обрел болезненный отблеск китайского шел‑
ка, в льющихся складках которого реальность
уплывала из-под ног. Возраст бальзаковской
женщины не приносил уверенности в себе. Фа‑
тальная неопределенность и неустроенность
в новой жизни пересекли рубеж хронической
усталости, безжалостно расшатывая нервную
систему, истончившуюся до стершихся волос‑
ков той самой кисточки, которой рисуют на ри‑
совой бумаге. Хорошо, что хоть зацепилась по‑
сыльной в какой-то организации и разносила
письма в иерусалимские общественные учреж‑
дения. Но затаившаяся неудовлетворенность
этим своим тусклым, законопослушным бытием
разъедала как ржа.
Однажды нехитрая столичная география
вконец запутала Свету. Ну никак не находилась
улица, названная в честь прекрасной принцессы
Шлом Цион. Силы были уже на пределе,
как вдруг Света почувствовала на себе чей-то
пристальный взгляд. Инстинктивно обернулась.
И едва не столкнулась с каким-то мужчиной.
Среднего роста, лет пятидесяти, седоволосый,
с ясным лицом, он смотрел на нее глазами-чер‑
носливами.
— Вам нужна помощь? — обратился незна‑
комец к Свете на хорошем русском. — Я врач.
— Да-да, — радостно откликнулась Света.
— Мне как раз нужна помощь, правда, немного
другого рода. Понимаете, я никак не могу найти
одну улицу. — Она неловко взяла конверт, что‑
бы в очередной раз прочитать адрес…
— Так это же рядом. И я как раз иду в том
направлении, — любезно ответил незнакомец.
— Пожалуйста, не волнуйтесь. Вот дойдем вон
до той развилки, — он жестом указал на вид‑
невшуюся маленькую клумбу с мандарино‑
вым деревом в сердцевине, — там и есть Шлом
Цион а-Малха. Так что не унывайте, не всё так
безнадежно.
У Светы камень упал с сердца. Видно,
и впрямь она чересчур переволновалась, хотя
теперь даже как-то успокоилась. Между тем не‑
знакомец был явно настроен продолжить на‑
чавшуюся беседу. С интонацией потомственно‑
го интеллигента он спросил:
— И откуда вы, стало быть, родом?
Ни разу за время репатриации Света не слы‑
шала, чтобы в Израиле кто-либо таким образом
начинал разговор. Обучение ивриту бруталь‑
но отучает русских мыслить по-русски, а пото‑
му, не сказав ни здравствуй, ни прощай, не по‑
интересовавшись даже твоим именем, первым
делом все спешат разузнать: «Как твои дела?»
А потом начинается ни к чему не обязывающая
болтовня, в конце которой, как правило, заяв‑
ляют, что, раз мы уже на «ты», то «ты» и обязан
что-то купить, вступить в какую-нибудь органи‑
зацию, ознакомиться с какими-нибудь флайе‑
рами у того, кто неожиданно вломился в твою
жизнь с вопросом «как твои дела». А «женские
дела» — расслабиться, и баста.
— Здесь не надо знать ни рода, ни племени,
— философски ответила Света.
— И все-таки…
— С Амура, — машинально ответила Света
из благодарности, что ей уже не нужно ничего
искать и ее просто приведут к неизвестной ей
улице по имени исторически известной принцессы.
— Неужели из Китая? — пошутил незнако‑
мец, желая все‑таки оживить вялотекущий раз‑
говор. Но Света, находившаяся не то что бы не в
настроении, а в состоянии, когда шуток вообще
не понимают, очень серьезно ответила:
— Нет. Не из Китая. Амур — это и Россия
тоже. Амур разделяет две страны. По одну сто‑
рону — Россия, по другую — Китай. Мы друзья
и враги одновременно. Мы всё знаем о них, а
они — о нас. А река — у тех и у других одна. Пе‑
реплыви — и ты в другом мире, где можешь по‑
гибнуть или выжить, но он совершенно другой.
— Она почти взглянула на незнакомца и вновь
столкнулась с глазами-черносливами.
— А здесь не другой мир? — улыбнулся
мужчина и, участливо придержав Свету у све‑
тофора, добавил: — Ну разве что не за Амуром!
Зато весна‑то какая, вот-вот и всё зацветет. Ну и
чем это дерево хуже китайского? Разве его вет‑
ки не те же иероглифы? Разве они не сокрови‑
ща образцовой каллиграфии? Тушь, тушница и
кисти — только самой природы.
Он остановился на развилке у мандарино‑
вого дерева, смутно напоминавшего китайс‑
кую миниатюру, и говорил, словно убаюкивая,
— красиво, размеренно, успокаивающе. Было
в его речи нечто от кошачьего мяуканья, ки‑
тайской музыки и премудростей древней кни‑
ги «Мэн-цзы». Света с трудом улавливала смысл
того, о чем он говорил, но в гармоничном жур‑
чании его речи она ощущала почти забытый
душевный покой. Когда же улица, названная в
честь прекрасной принцессы Сиона была най‑
дена, незнакомец сказал:
— В мире нет ничего безнадежного! Не уны‑
вать! Это — предписание доктора!
— Доктора? — Света как‑то странно взгля‑
нула на него и, вновь столкнувшись с глазами-
черносливами, вдруг вспомнила, что…
Когда она была еще девочкой, то там, на Аму‑
ре, в каждом новогоднем подарке всегда был
«Чернослив в шоколаде» московской фабри‑
ки «Кремлина», как было написано на фантике.
Громадный, по ее тогдашним понятиям, чернос‑
лив был покрыт шоколадной глазурью, а внутри
помещался цельный миндаль, похожий на удли‑
ненное сердечко с заостренным кончиком. Со‑
став подарка ежегодно менялся, но «Чернослив
в шоколаде» оставался и по‑прежнему был са‑
мым лакомым, словно в этом черносливе была
заключена повторяемость детского чуда, кото‑
рое ожидаешь и которое непременно сверша‑
ется, но при этом не перестает оставаться чу‑
дом. Так повторялось всегда из года в год, пока
она не выросла из новогодних подарков…
Уловив ее замешательство, незнакомец до‑
бавил:
— Ну конечно же, доктора, а еще Мэн Кэ,
коль мы оба с Амура.
— Мэн Кэ?! — засияла Света. — В институте
я писала реферат о последователях Конфуция!
Правда, здесь идея «человеколюбивого прав‑
ления», по‑моему, с треском провалилась и кон‑
фуцианство совсем не в почете.
— А мне кажется, у нас с вами, как предста‑
вителей законопослушного народа, в отличие
от благородных мужей-правителей с их «забо‑
той» о всех и вся, есть шанс поменяться с ними
местами, правда, в Поднебесной.
Света раскраснелась и даже улыбнулась:
— Надо же, Мэн Кэ? Узнаю свой реферат!
— Вот и хорошо. Значит, будем относиться
к жизни как странствующие китайские филосо‑
фы. — И на прощанье повторил: — В мире нет
ничего безнадежного. Не унывать! Предписа‑
ние доктора.
Возвращаясь, Света взглянула на мандари‑
новое дерево, но вздрогнула… Потому что не‑
сколько дней назад она была именно здесь.
И искомый адрес был здесь, хотя она не мог‑
ла отыскать снова это же самое место. Но тог‑
да она была без Мэн Кэ и думала совсем о дру‑
гом…
Один китайский художник по имени Вань Фу
нарисовал портрет жены своего ученика Линь.
Немыслимая красавица стояла у благоухающе‑
го цветущего дерева. И Линь так полюбил нари‑
сованный его учителем идеальный портрет, что
позабыл о своей прекрасной, но земной жене.
И тогда жизнь для красавицы-китаянки утрати‑
ла смысл. Однажды утром жену Линя нашли в
петле на ветви того самого благоухающего цве‑
тущего дерева, ставшего фоном для злополуч‑
ной картины. Концы шелкового шарфа, стянув‑
шего нежную шею молодой женщины, слились
с волосами, развевавшимися по ветру.
Совсем недавно Света вспоминала эту полу‑
историю-полулегенду из своего реферата, и ей
хотелось быть на месте прекрасной китаянки,
— только в петле на еще нерасцветшей ветви
мандаринового дерева на развилке улиц Яффо
и Шлом Цион а-Малха. После репатриации Све‑
та жила как за Амуром, где никогда не была. Но
ей важно было быть там, где не жила. Она на‑
ловчилась есть палочками и обожала китайс‑
кое искусство на шелковых свитках и рисовой
бумаге. Запечатленный тонкой кисточкой аква‑
рельный мир был прозрачен, как крылья пучег‑
лазой стрекозы, и призрачен — если речь шла
о смерти…
Через пару дней Света опять встретила не‑
знакомца на том же месте, на улице Яффо. И
опять он помог ей найти нужный адрес. И опять
как‑то очень особенно призывал вырваться из
тисков депрессии. А потом обратил ее внима‑
ние на мандариновое дерево, где уже начали
распускаться первые цветы… И вдруг спросил:
— Неужели и на Амуре можно было увидеть
такую красоту?
— На Амуре — не помню, а вот на китайс‑
ких миниатюрах…
— Да нет уже того шелкового Китая. Хоти‑
те, зайдем в китайский магазин посмотреть на
ширпотреб, который они нам теперь поставля‑
ют?
Не ожидая ответа, он подошел к мандарино‑
вому дереву.
— Если полиция сейчас меня оштрафу‑
ет, вам придется подтвердить, что я защищал
честь Израиля. Отстаивал его природную кра‑
соту, чтобы одна симпатичная женщина, кото‑
рую Господь сподобил жить в Иерусалиме, не
тосковала больше о китайском карточном до‑
мике! Чтобы на благодатной земле Израиля она
чувствовала себя счастливой и здоровой.
— Вот уж воистину речь истинного Мэн Кэ!
— рассмеялась Света. А «бродячий конфуциа‑
нец» сорвал маленькую веточку мандариново‑
го дерева с первыми редкими цветами и про‑
тянул Свете. Она поднесла ее к носу. Вдохнула
аромат. И улыбка проснувшейся принцессы ос‑
ветила ее лицо.
Так они встречались еще несколько раз. Све‑
та явно нравилась незнакомцу, ставшему ближе
многих знакомых. У него было одно невероят‑
ное достоинство, которое Света, нервная и не
желавшая флиртовать, особенно ценила: он ни‑
когда не отягощал собственными проблемами,
словно их вовсе не существовало, порождая
в ней ощущение внутреннего равновесия. Так
легко и спокойно ей было с этим ниоткуда взяв‑
шимся Мэн Кэ. Однажды Света даже подумала:
«Есть же такие счастливые женщины, у которых
мужья — врачи. Как легко, если рядом с тобою
врач…» И вдруг словно почувствовала запах
цветов мандариновой веточки…
Однако болезнь Светы не отступала. Ее обос‑
трение спровоцировала обстановка в семье,
ссоры с мужем, который не понимал, что пси‑
хика его жены надорвана. И тут наступил кри‑
зис: находясь в диком возбуждении, она обва‑
рила его кипятком. С криком он отшвырнул ее к
стене, как взбесившуюся собаку, и стал срывать
свитер с кусками прилипшей к нему кожи…
Она очнулась в психиатрическом стацио‑
наре, не помня о том, что совершила. Память
вычеркнула целые куски из ее жизни. Веточка
с цветами мандаринового дерева, стоявшая в
стакане на прикроватной тумбочке, ни о чем не
напоминала. Никто из родственников Свету не
навещал. Обваренный муж лечился. Сын нахо‑
дился в Америке. О семейной драме ему не со‑
общили.
Но однажды она увидела, что кто‑то поло‑
жил на ее тумбочку китайские палочки для еды
в изящном чехольчике из рисовой бумаги. В его
левом верхнем углу на фоне цветущего дерева
были выведены иероглифы, а ближе к центру
— красавица китаянка в розовом кимоно.
Кто‑то вновь поставил мандариновую веточ‑
ку. Правда, веточка постояла-постояла в воде и
завяла. И тогда несвежую веточку кто‑то выбро‑
сил и поставил другую. Но эта другая тоже быст‑
ро завяла. И этот кто‑то поставил новую веточку
— с бутонами. Бутоны набухали и округлялись
и уже совсем скоро распустились. Больничная
палата наполнилась нежным, сладковатым аро‑
матом цветов мандаринового дерева, который
расползался повсюду и, проникая в открывши‑
еся этому аромату поры всего ее существа, ста‑
новился ощущением себя. Света дышала ровно
и свободно. Ее тело словно летело в невесо‑
мость, словно пучеглазая стрекоза «отлажива‑
ла» свои прозрачные крылышки, чтобы нако‑
нец отряхнуть мрак ночи.
А аромат всё разливался и разливался. И
вдруг остановился на какой‑то будоражащей
обоняние приятной ноте — легкий, щекочущий,
драгоценно невозмутимый. Он был подобен не‑
ктару «цветка цветов» из какого‑то далекого
ритуала, призванного пробудить ее воспоми‑
нания, заставить ее бороться за себя прежнюю
— светлую и радостную, свежую и здоровую.
А потом, словно приподнявшись на цыпоч‑
ках, этот аромат повысился еще на полутон. И
к свежести цветка добавилась пряность уве‑
ренности. В ощущении робкой уверенности —
удовлетворенность. В просыпающейся удовлет‑
воренности — способность к противостоянию.
В умении угловато противостоять — забытое
ощущение себя женщиной. Потом — вообще
неизвестно что. Но это неизвестное взбиралось
по хроматизмам вверх, напомнив о чем‑то сов‑
сем женском, тонком, беззащитном, нежном.
А потом аромат то ли завис, то ли провалил‑
Галина ПОДОЛЬСКАЯ
Веточка Мэн Кэ
из романа «Корабль эмигрантов»
ИЗРАИ ЛЬ
Галина Подоль ская
Литературовед, историк литературы,
поэт, прозаик, доктор филологии, про‑
фессор. Автор двух десятков книг и мо‑
нографий, составитель хрестоматии по
зарубежной литературе в двух томах.
Занималась исследованием историко-
функционального восприятия английс‑
кой романтической поэзии в культурном
процессе России XIX–XX века. Член Сою‑
за писателей РФ в двух секциях – поэзия
и литературная критика. Член Союза пи‑
сателей Израиля.
Проза № 3 (20), сентябрь 2009 года 9
ся, как на промокашке, и уже не распростра‑
нялся. Но через какое‑то мгновение вновь воз‑
ник — хрупкостью тростника, изображенного
тонкой кисточкой на рисовой бумаге.
А потом опять странное ощущение, будто
цветы на мандариновой ветви еще цветут, но
кто‑то уже чистит мандарин. И этот новый вор‑
вавшийся аромат — как непостижимо постижи‑
мое совершенство. И она один на один с этим
оглушительным совершенством, с которым ей
не хочется расставаться…
И еще какой‑то доктор всё время приходил.
Света всегда знала это наверняка. Она чувство‑
вала, что он здесь, даже если спала, — по звуку
шагов и какому‑то особому, выделявшему его
из всех врачей шуршанию одежды. Другие вра‑
чи всё время о чем‑то расспрашивали. А этот
всегда был один и никогда ничего не записы‑
вал, но…
На ее тумбочке появилась новая веточка. И
так повторялось снова и снова. Казалось, что
мандариновое дерево не перестает в Израиле
цвести. И вдруг Света вспомнила, кто он, этот не
похожий на других доктор с глазами-черносли‑
вами. Это был Мэн Кэ, как она его про себя на‑
зывала, — тот самый доктор, похожий на китай‑
ского философа из ее студенческого реферата.
Он призывал ее не унывать и не сдаваться. Све‑
та была растрогана. Она не знала даже его на‑
стоящего имени, но всегда помнила о сорван‑
ной им в тот день веточке. Но дело даже не в
этом. После Мэн Кэ она вспомнила всё и при‑
шла в ужас, что всё случившееся было с ней.
Считалось, что состояние пациентки улуч‑
шилось. И оно действительно улучшилось, в
том смысле, что теперь она всё вспомнила. Но
теперь в ней поселился панический страх. Све‑
та, как женщина, тосковала по дому, даже ску‑
чала по мужу, но боялась встречи, осознавая
безмерность своей вины перед ним. Она соб‑
ралась посоветоваться с Мэн Кэ, но тот словно
сквозь землю провалился.
Зато веточка цвела, не увядая.
Близился день выписки. Света взяла в руки
китайские палочки. Потом села на кровать, све‑
сив, как ребенок, не достающие до пола ноги, и,
держа палочки в правой руке, начала что‑то от‑
стукивать по костяшкам левой, что сложилось
в ритмические очертания мотива «Маленькой
елочке холодно зимой». Свешенные ноги вклю‑
чились в этот ритм. Но голова не слушалась. На
обед Света не пошла, сославшись на пропав‑
ший аппетит. Ей хотелось побыть в помещении
одной.
И когда ее взор вернулся к веточке, та слов‑
но очнулась и вновь начала источать остат‑
ки последнего аромата, потому что ее цветы в
этом немыслимом усилии почти скукожились и
пожухли.
Света почувствовала, что успокаивается. Она
подтянула ноги на кровать. А потом растянулась
во весь рост. Прикрыла глаза и задремала.
Ей снилось, что она, как в детстве, развора‑
чивает фантик «Чернослива в шоколаде», чтобы
полакомиться конфетой. Но конфета упала на
пол, и шоколадная глазурь раскололась. Света
огляделась по сторонам, чтобы никто не видел,
как она поднимает конфету с пола, как аккурат‑
но собирает отколотые кусочки глазури в фоль‑
гу на еще не разглаженный фантик, настырно
ожидающий потери. Потрескавшаяся глазурь
легко очищалась. «Голый» чернослив без шоко‑
ладного мундира был по‑прежнему большой,
но сморщенный и грустный, хотя миндальное
сердце так же стучало внутри.
А потом откуда ни возьмись вдруг появил‑
ся китайский художник Вань Фу, тот самый, ко‑
торый нарисовал портрет жены своего уче‑
ника. Он подошел к мандариновому дереву и
высвободил нежную шею красавицы-китаянки
из петли шелкового шарфа. А еще осторожно
начал выпутывать ее волосы, сросшиеся с вет‑
вями нарисованного дерева. И китаянка ожи‑
ла — ожила прямо в той маленькой клумбочке
на развилке улиц Яффо и Шлом Цион а-Малха.
И ее ожившие волосы стали развеваться с шел‑
ковым шарфом на ветру, словно в клипе с рек‑
ламой шампуня.
А потом появился Мэн Кэ, но не тот, что из
времен Конфуция или ее реферата, а тот, о ко‑
тором она думала с затухающим ароматом ман‑
дариновой веточки:
— В мире нет ничего безнадежного! Не уны‑
вать! Это — предписание доктора!
А потом она словно почувствовала шурша‑
ние его халата. Резко открыла глаза. Но рядом
никого не было. Она взглянула на прикроват‑
ную тумбочку.
Веточка, выдыхаясь из последних сил, еще
жила.
Вернулась соседка по палате с мандаринами
в руках:
— Вот, взяла тебе мандаринов. А то что ж
совсем без обеда‑то.
— Спасибо. Положи, пожалуйста, на тум‑
бочку, — вежливо, но без особого энтузиазма
отозвалась Света.
Неуклюжая, расплывшаяся бухарка задела
рукавом стоявший на тумбочке пластиковый
стакан. Стакан дрогнул. Веточка упала. Вода
растеклась по тумбочке.
Увядающие мандариновые цветы упали в
образовавшуюся на столешнице лужу и теперь
униженно мокли.
— Вай-вай! — всплеснула руками толстуха.
— Не волнуйся, лежи, я всё уберу сама. — И за‑
крыла Светину кровать выдвижной занавеской.
Потом пошла за салфетками, чтобы вытереть
воду. Еще с чем‑то возилась и копошилась. На‑
конец вроде бы всё сделала, надела наушники
и легла слушать какую‑то бухарскую музыку в
израильской обработке.
Когда Света встала, она увидела, что ее тум‑
бочка идеально вытерта. В пластиковой тарелке
красуются четыре крупных мандарина. По‑ви‑
димому, добродушная бухарка добавила и два
своих… Всё сияло, как в нетворческом натюр‑
морте, когда всё, что может разлиться или уже
не имеет товарного вида, исключено из компо‑
зиции.
«Хорошо еще, что палочки у меня под по‑
душкой», — подумала Света.
Утром следующего дня ей сообщили, что
муж с выпиской уже ожидает в приемной, и но‑
вая волна смятения охватила ее.
Толстуха‑соседка сидела на своей кровати
напротив и, поджав под себя ноги, грызла мин‑
даль. Трудно понять, как при ее весе она вооб‑
ще устроилась в такой позе, но ей было ком‑
фортно.
Света поднялась. Медленно надела пла‑
щовку. Потом, словно спохватившись, что за‑
была что‑то главное, сунула руку под подуш‑
ку и, нащупав знакомый чехольчик, положила
палочки в накладной карман куртки. Опять
присела на кровать. Опустила голову. Сосре‑
доточилась. Просунула руку в карман. Креп‑
ко сжала в кулаке китайские палочки и на ка‑
кое‑то время обрела внутреннюю опору. Но,
когда вошла врач, Света неожиданно даже не
заплакала, а заскулила, как щенок.
— Ну что вы, что вы, всё хорошо, успокой‑
тесь, — сказала врач и, взяв ее за руку, добави‑
ла: — Я долго беседовала с вашим мужем, еще
с ним говорил психолог. Ваш муж много пере‑
жил. Но главное, он понимает, что это был аф‑
фект, проявление запущенной болезни, о се‑
рьезности которой он просто не подозревал.
Ваше лечение будет продолжаться в дневном
стационаре, а потом в поликлинике. Здоровье
к вам, безусловно, вернется, что поможет на‑
ладить взаимопонимание в семье. Успокойтесь
и постарайтесь контролировать себя. Муж вас
ждет.
Тем временем толстуха‑соседка несуетли‑
во спустила поджатые под себя ноги, которые
словно сами собой пробрались в тапочки, и,
выкатившись из кровати, подошла к Свете:
— Крепись, подруга, на вот тебе на дорожку,
— и отсыпала ей в карман миндаля. Света вы‑
шла. Муж ожидал ее в вестибюле у лифта с бу‑
кетом каких‑то искусственно выращенных цве‑
тов, которыми был переполнен магазин‑каньон
перед стационаром. Он нелепо сунул их ей, как
вязанку, чуть ли не под мышку. И всё равно…
Их встреча была такой, словно они шли на‑
встречу друг другу с разных берегов Амура…
Но они приближались…
— Готова? — сухо спросил муж. — Ну, пое‑
хали, с Богом.
— Прости меня, — виновато сказала Света.
— Закрыли тему. Все здоровы. Значит, всё в
порядке. Значит — домой.
— Конечно, — тихо ответила Света, про‑
должая искать кого‑то глазами, крепко сжав в
кулаке лежавшие в кармане китайские палоч‑
ки. Ей так хотелось поблагодарить одного доктора,
который почему‑то так и не появился в
свите уважаемых врачей, несущих свои знания
как знамя Спасения. Она не знала, где его най‑
ти. А объяснить кому‑либо в психиатрическом
стационаре, что она разыскивает Мэн Кэ, — всё
равно что спросить о Юлии Цезаре. И вдруг у
выхода из главного корпуса она неожиданно
натолкнулась на человека, вытиравшего в ко‑
ридоре полы. Тот поднял голову.
— Доктор?.. — словно пораженная молни‑
ей, недоуменно проговорила Света.
Мужчина взглянул на нее. И глаза-черносли‑
вы словно поблекли, как сморщенные сухоф‑
рукты, оставшиеся без шоколадно-глазурного
мундира. Он молча повернулся и, почему‑то ни‑
чего не ответив, быстро ушел.
— Сколько таких вот из нашей России-ма‑
тушки драят здесь полы… — с грустью сказал
муж Светы. — Пока ждал тебя, о жизни с ним
говорили. Ты знаешь, он тоже с Амура. Психо‑
терапевтом там был, а здесь медицинский экза‑
мен никак не сдаст. Жаль, человек уже немоло‑
дой…
С тех пор Света почему‑то никогда не встре‑
чала своего Мэн Кэ, хотя по‑прежнему начина‑
ла день с улицы Яффо. По‑прежнему разносила
письма в различные учреждения. По‑прежнему
проходила мимо мандаринового дерева, плоды
которого однажды заалели. Кажется, ни на од‑
ной из китайских миниатюр она не видела тако‑
го яркого цвета жизни: «Не унывать
